Інформація призначена тільки для фахівців сфери охорони здоров'я, осіб,
які мають вищу або середню спеціальну медичну освіту.

Підтвердіть, що Ви є фахівцем у сфері охорони здоров'я.

Журнал "Медицина невідкладних станів" 2(27) 2010

Повернутися до номеру

Нейронспецифические белки — маркеры энцефалопатии при тяжелой сочетанной травме

Автори: Григорьев Е.В., ГОУ ВПО «Кемеровская государственная медицинская академия Росздрава», УРАМН НИИ комплексных проблем сердечно-сосудистых заболеваний СО РАМН, г. Кемерово, Россия, Вавин Г.В., ГОУ ВПО «Кемеровская государственная медицинская академия Росздрава», Гришанова Т.Г., ГОУ ВПО «Кемеровская государственная медицинская академия Росздрава» Будаев А.В., ГОУ ВПО «Кемеровская государственная медицинская академия Росздрава» Дербенева О.А., ГОУ ВПО «Кемеровская государственная медицинская академия Росздрава», МУЗ «Городская клиническая больница № 3 им. М.А. Подгорбунского», г. Кемерово

Рубрики: Сімейна медицина/Терапія, Медицина невідкладних станів

Версія для друку


Резюме

Представлен обзор литературы о механизмах формирования энцефалопатии при тяжелой сочетанной травме без превалирования тяжелой ЧМТ: гемодинамические нарушения, повреждение эндотелия, апоптоз и антиапоптоз. Предложенные маркеры тяжести повреждения головного мозга могут быть использованы в качестве компонентов комплексной диагностики посттравматической энцефалопатии.


Ключові слова

Сочетанная травма, энцефалопатия, диагностика, маркеры повреждения головного мозга.

Сочетанная травма является основной причиной смерти в возрастной группе от 20 до 60 лет, превышая летальность от сердечно­сосудистых и онкологических заболеваний вместе взятых в два раза. У пострадавших с сочетанной травмой, сопровождающейся тяжелым шоком, более половины летальных исходов наступает в остром периоде травматической болезни [1–3]. Значимым осложнением сочетанной травмы является развитие посттравматической энцефалопатии, что может определять ухудшение качества жизни после перенесенной травмы [4].

Энцефалопатии как осложнение травматической болезни при активном подходе к их диагностике выявляются не реже чем в 20 % наблюдений пострадавших, перенесших травматический шок. При тяжелой сочетанной травме ведущим патогенетическим звеном развития энцефалопатии является соотношение первичного воздействия факторов травмы и шока и эффектов вторичных повреждающих механизмов (эндотоксинемия, системный воспалительный ответ, инфекция локальная и генерализованная). Первичные факторы запускают множество патофизиологических механизмов, включая глутамат­индуцированную цитотоксичность, высвобождение воспалительных цитокинов из клеток микроглии, нейронов и астроцитов, нарушение кортикального кровотока, оксидативный и нитрозативный стресс и в конечном итоге — клеточную смерть через апоптоз либо некроз [5–8].

Одним из ведущих факторов вторичного повреждения мозга является нарушение церебральной гемодинамики, приводящее как к геморрагическим, так и к ишемическим осложнениям, которые определяют развитие гипоксии [10, 11]. У пострадавших с наиболее тяжелыми травмами и отрицательным прогнозом степень гипоксии такова, что преодолевает все защитные механизмы и непосредственно повреждает клетки головного мозга. Таким образом, уже в первые сутки после травмы развивается острая энцефалопатия вследствие длительной гипоксии.

Повреждение гематоэнцефалического барьера (ГЭБ) при гипоксии доказано многочисленными клиническими и экспериментальными исследованиями. Основным защитным механизмом в ЦНС при шокогенной травме является централизация кровообращения, не действующего непосредственно на церебральный кровоток. Однако централизация кровообращения создает предпосылки для развития вторичной гипоксии за счет увеличения доли анаэробного окисления в условиях энергетического дефицита, синдрома бактериальной транслокации, что отражается на тяжести течения реперфузионного периода.

Развитие вторичной гипоксии мозга обусловлено также нарушениями кровообращения и дыхания. В патогенезе гипоксии существенную роль играют изменения микроциркуляции крови и процессов транскапиллярного обмена, поддерживающих метаболический и гемодинамический гомеостаз. Микроциркуляторное русло быстро реагирует на различные факторы внешней и внутренней среды, а изменения в микрососудах оказываются ранними и стойкими. При критических состояниях практически у всех больных развиваются выраженные микроциркуляторные расстройства, возникают волемические нарушения, которые усугубляют вторичное поражение головного мозга и вызывают гибель других систем и органов — синдром полиорганной недостаточности. Прогрессирование этого комплекса приводит к недостаточности кровообращения и дыхания и, следовательно, к развитию соответствующих форм гипоксии.

Длительная гипоксия органов и тканей обусловливает дисфункцию клеточных мембран, агрегацию клеток крови в просвете микрососудов, а также стаз и агглютинацию в обменных капиллярах и венулах. Одновременно на уровне всего организма персистирует констрикция микрососудов. Нарушения микроциркуляции, распространенные в пределах всего организма, вызывают повреждения клеток и служат начальным звеном патогенеза множественной системной недостаточности [12]. Механизм постепенного повреждения клеток в зоне ишемии был изучен сравнительно недавно. Поскольку при ишемии прежде всего нарушается доставка кислорода, глюкоза начинает расщепляться путем анаэробного гликолиза до молочной кислоты и возникает ацидоз. Избыточное высвобождение и недостаточный обратный захват астроцитами возбуждающего медиатора глутамата приводит к тому, что последний начинает оказывать нейротоксическое действие. Вследствие активации глутаматных NMDA­peцепторов в нейронах накапливается кальций. Это приводит к активации протеаз, липаз и других веществ, повреждающих клетку. Кроме того, развивается деполяризация мембран нейронов и возникает распространяющаяся депрессия. В результате возрастают потребности нейронов в энергии и накопление глутамата во внеклеточном пространстве. Образуются свободные радикалы кислорода, повреждающие ДНК, белки и жирные кислоты. Возможно, что повреждение клеток отчасти происходит и по механизму апоптоза.

Гипоксия инициирует запуск целого каскада патологических процессов, развитие которых в течение определенного промежутка времени приводит к гибели нервных клеток. Некоторые из этих процессов становятся причинами быстрого некроза клетки (нарушение ионных соотношений, внутриклеточный отек с последующим лизисом), другие — ведут к усилению апоптоза. К их числу можно отнести активацию фагоцитарных реакций, изменения в системе нейромодуляторов — накопление возбуждающих аминокислот (например, глутаминовой кислоты), активацию свободнорадикальных реакций. Одновременно индуцируется образование эндогенных нейропротекторов (NGF, IGF­1, FGF, CGRP) и формируются восстановительные механизмы [13, 14].

Огромное значение в развитии процессов ишемического повреждения ткани мозга имеет недостаточность трофического обеспечения, уровень которого определяет альтернативный выбор между генетическими программами апоптоза и антиапоптозной защиты, влияет на механизмы некротических и репаративных процессов. Естественной защитной реакцией мозга в первые минуты ишемии является синтез трофических факторов и рецепторов к ним. При быстрой и активной экспрессии генов, кодирующих нейротрофины (факторы роста), ишемия мозга может длительно не приводить к инфарктным изменениям. В случае же формирования ишемического повреждения высокий уровень трофических факторов обеспечивает регрессирование неврологического дефицита даже при сохранении морфологического дефекта, вызвавшего его.

В современных представлениях о патогенезе хронической ишемии мозга значимую роль отводят эндотелиальной дисфункции церебральных артерий [15, 16], приводящей в конечном счете к нарушению гематоэнцефалического барьера и запуску нейроиммунной ауто­агрессии [17–21].

На ранних стадиях хронической ишемии мозга имеют место иммунопатологические нарушения в виде повышения содержания нейротропных аутоантител. Уже на начальных стадиях хронической ишемии мозга при относительно минимальных клинических и инструментальных симптомах развивается генерализованная аутоиммунизация к структурным компонентам нервной ткани. Степень повреждения вещества мозга прямо коррелирует с выраженностью эндотелиальной дисфункции [22].

В результате гибели клеток мозга образуются нейротрофические факторы — вещества белковой природы, обеспечивающие нормальную жизнедеятельность нейронов и глиальных клеток [23]. Наиболее изучены нейротрофины, близкие друг к другу по структуре: фактор роста нервов (NGF), фактор роста, выделенный из головного мозга (BDNF), и нейротрофин­3 (NT­3), а также NT­6 и NT­4/5 (у разных видов просто NT­4 или NT­5) [24–26]. В развивающемся организме они синтезируются клеткой­мишенью (например, мышечным веретеном), диффундируют по направлению к нейрону, связываются с молекулами рецепторов на его поверхности, что приводит к активному росту аксона. В результате аксон достигает клетки­мишени, устанавливая с ней синаптический контакт. Факторы роста поддерживают жизнь нейронов, которые в их отсутствие не могут существовать.

Среди нейронспецифических белков наиболее изученными в биохимическом и иммунологическом плане являются глиофибриллярный кислый протеин (GFAP) — белок глиальных филаментов дифференцированных астроцитов и нейронспецифическая енолаза (NSE) — белок, специфичный для «зрелых» нейронов.

Глиофибриллярный кислый протеин — маркер повреждения ткани головного мозга. Этот нейронспецифический белок является структурным компонентом дифференцированных клеток астроцитарной глии. В свою очередь, глиальные астроциты являются неотъемлемой частью сложной динамической системы, именуемой ГЭБ. Известно, что астроциты выполнят функцию клеток­сателлитов по отношению к нейронам. Их основной биологической задачей является создание оптимальной микросреды вокруг конкретного нейроцита. Интимная связь астроцитарных глиоцитов, с одной стороны, с церебральными капиллярами, а с другой — с нейронами позволяет им до определенной степени контролировать интенсивность газообмена, водно­ионный баланс, аминокислотный и энергетический состав околонейронального перицеллюлярного пространства. Таким образом, нарушение целостности мембран астроцитарных клеток, регистрируемое по наличию повышенных концентраций нейронспецифического глиального фибриллярного кислого белка в сыворотке крови, свидетельствует, с одной стороны, о нарушении целостности ГЭБ, а с другой — является предиктором гибели нейрональных клеток. Динамическое определение концентрации данного белка в крови позволяет оценивать тяжесть повреждения головного мозга при развитии гипоксически­ишемических поражений [27].

Основным маркером повреждения нервной ткани является нейронспецифическая енолаза. Нейронспецифическая енолаза — внутриклеточный фермент центральной нервной системы, присутствующий в клетках нейроэктодермального происхождения (в нейронах головного мозга и периферической нервной ткани). NSE является нейрон­специфическим маркером. NSE — это единственный известный в настоящее время общий маркер всех дифференцированных нейронов. При заболеваниях, сопряженных с непосредственным вовлечением нервной ткани в патологический процесс, качественные и количественные определения этого белка в спинномозговой жидкости или сыворотке крови дают ценную информацию о степени выраженности повреждений нейронов и нарушениях общей целостности гематоэнцефалического барьера. Также NSE характеризует степень постишемического повреждения мозга.

Нейроглиальный белок S­100b, белок, связывающий кальций, впервые описанный Б.В. Моором в 1965 г. [28], вырабатывается и выделяется главным образом глиальными клетками и клетками Шванна центральной нервной системы [29–31]. Было установлено, что он является специфическим биохимическим маркером при травматических повреждениях головного мозга [32–35], даже незначительных [36], играющим также важную роль в прогнозировании исхода. Кроме того, повышенный уровень сыворотки S­100b был также обнаружен при гипоксическом повреждении головного мозга после остановки сердца [37, 38], при хирургических операциях на сердце во время [39] и после сердечно­легочного шунтирования, при инсультах и при субарахноидальном кровотечении [40].

Нейроглиальный белок S­100 является специфическим белком астроцитарной глии, способным связывать кальций. Свое название белок получил благодаря свойству оставаться в растворенном состоянии в насыщенном растворе сульфата аммония. Семейство белков S­100 состоит из 17 тканеспецифичных мономеров, два из которых — a и b — образуют гомо­ и гетеродимеры, присутствующие в высокой концентрации в клетках нервной системы. S­100(bb) присутствует в высоких концентрациях в глиальных и шванновских клетках, гетеродимер S­100(ab) находится в глиальных клетках, гомодимер S­100(aa) — в поперечнополосатых мышцах, печени и почках. Белок метаболизируется почками, его время полураспада составляет 2 часа. Астроглиальные клетки — это наиболее многочисленные клетки в мозговой ткани. Они образуют трехмерную сеть, которая является опорным каркасом для нейронов. Увеличение концентрации S­100(ab) и S­100(bb) в СМЖ и плазме является маркером повреждения головного мозга. При раннем определении содержания S­100 у пациентов с повреждениями мозга концентрация белка отражает степень повреждения мозга.

S­100b — кальцийсвязывающий протеин, специфичный для нервной ткани. Впервые S­100 был выделен из тканей мозга человека и считался белком, специфичным для глиальных клеток. Глиальные клетки — это наиболее многочисленные клетки мозговой ткани, служащие опорным каркасом для нейронов. Повышение белка S­100b в крови происходит при нарушении мозгового кровообращения, его уровень отражает размеры зоны инфаркта мозга и является маркером повреждения головного мозга. Исследования показали, что измерения концентрации белка S­100b могут давать полезную информацию при ведении пациентов с повреждениями тканей головного мозга, например, при травмах головы, перинатальной асфиксии, остановке сердца, инсульте и кардиохирургии.

Результаты исследования S­100 можно использовать для предсказания возможного развития различных симптомов при черепно­мозговых травмах, состояниях после ушибов и сотрясений головного мозга. Следует учитывать, что концентрация белка S­100 значительно увеличивается с возрастом, причем у мужчин в большей степени, чем у женщин.

Некоторые зарубежные авторы [41–45] указывают на то, что характерный анализ кривой показателей S­100 одинаково точен для предсказания смертности через 24, 48 и 72 часа после травмы и является самым точным к 84‑му часу после травмы. Чувствительность для предсказания смертности более точна в случае с травмой головного мозга без множественной травмы, чем с травмой головного мозга в сочетании с множественной травмой. Увеличение показателей S­100 может быть надежным маркером повреждения головного мозга у больных с травмой головного мозга без множественной травмы через 24 часа после травмы и менее надежно — с травмой головного мозга в сочетании с множественной травмой. Все пациенты вне зависимости от исхода демонстрировали заметное увеличение S­100 первоначально. Все оставшиеся в живых возвратились к нормальному или умеренно увеличенному уровню S­100 в пределах первых 48 ч после травмы. Напротив, у всех умерших больных S­100 оставался увеличенным или пониженным и затем увеличивался снова через 48 ч после начального увеличения после травмы.

Было доказано, что белок S­100b и нейронспецифическая енолаза являются надежными маркерами травм головного мозга с различной степенью достоверности результата при травмах головы [46, 47], инсультах, остановках сердца [48] и хирургических операциях по шунтированию [49]. По сравнению с S­100b у нейронспецифической енолазы отсутствует специфичность, позволяющая оценить повреждение головного мозга при травматическом повреждении головы, но ее использование одинаково достоверно для оценки повреждений и прогнозирования исхода при инсульте [50] или после сердечной реанимации [51]. Исследование показывает, что при тяжелой клинической картине регистрация именно уровня нейронспецифической енолазы, а не уровня S­100b может предсказать летальный исход [52].

Постановка диагноза все еще главным образом осуществляется на основании использования шкалы комы Глазго [53]. Показатели по данной шкале могут быть хуже вследствие ацидоза, лихорадки или гиперкапнии [54], причем худшие показатели по шкале не всегда будут связаны с летальным исходом для пациента [55, 56]. Полагают, что показатели по шкале комы Глазго остаются неизменными или в пределах нормы у пациентов, длительное время находящихся на седации, что исключает, таким образом, любую возможность оценить дисфункцию мозга и обнаружить структурное повреждение, возникающее в тяжелых случаях [57, 58].

Nguyen с соавт. сравнили использование шкалы комы Глазго с использованием биомаркеров травм головного мозга в качестве способа предсказания исхода при тяжелом клиническом повреждении и обнаружили, что смертность была связана с уровнями S­100b, а не с баллами по шкале комы Глазго и не с уровнем НSЕ. В отличие от показателей по шкале комы Глазго, которые, как предположили, остаются неизменными в процессе развития сепсиса, оба биомаркера связаны с развитием дисфункции органа и максимальным количеством баллов по балльной системе определения органной недостаточности. Кроме того, высокие уровни S­100b, а не уровни по шкале комы Глазго были обнаружены у пациентов группы высокого риска с худшим количеством баллов по балльной системе определения и последовательной оценки органной недостаточности [59].

M.A. Weigand и др. сообщают, что регистрация уровней НSЕ помогает предсказать летальный исход (девятикратное увеличение риска смерти в течение первых 4 дней после травмы), но они не релевантны в случае поздней смертности. Таким образом, уровни S­100b на момент поступления в отделение лучше соотносятся с клинической тяжестью и представляют собой более надежный независимый показатель вероятности выживания пациента, чем баллы по шкале комы Глазго и уровни НSЕ.

Однако появляется все больше подтверждений того, что выделение S­100b также вызывается другими причинами или даже происходит из тканей, расположенных вне головного мозга. Повышенный уровень S­100b в сыворотке был обнаружен у пациентов сразу же после получения множественных травм без повреждения головного мозга и также на моделях животных с переломом кости без каких­либо других травм. Наиболее важно, по результатам последних экспериментальных исследований, что повышение уровня S­100b было вызвано геморрагическим шоком и было связано с тяжестью шока. Вызывает сомнение, что прямое повреждение тканей центральной нервной системы является единственным источником выделения S­100b.

C. Routsi с соавт. после первоначального наблюдения повышенного уровня белка S­100b у пациентов с тяжелой органной недостаточностью, но без травмы головного мозга выдвинули гипотезу, что гипоксия или любое другое нарушение в снабжении кислородом и/или перфузия тканей могут оказывать влияние на выделение белка S­100b [60]. Низкий показатель среднего артериального давления, низкий гемоглобин, низкое содержание кислорода в артериальной крови (CaO2) связаны с высоким уровнем S­100b. Эти результаты совпадают с результатами последних исследований, демонстрирующими выделение белка S­100b в отсутствие прямого повреждения тканей мозга.

По некоторым данным зарубежных авторов, в ходе проведенных экспериментов на животных после искусственно созданных ишемии печени, почек, геморрагического шока, травм наблюдали повышение уровня NSE. С клинической точки зрения, как считают авторы, эти результаты указывают, что NSE нельзя считать надежным маркером травмы головного мозга, поскольку системная NSE увеличивается до подобных степеней в случаях с травмой головного мозга и без нее.

Клиническая картина и данные традиционных методов исследования не всегда отражают истинную тяжесть состояния, степень поражения ЦНС и дальнейший прогноз развития заболевания. Это обосновывает потребность в поиске новых маркеров ранней и постадийной диагностики хронической ишемии мозга с целью патогенетически обоснованного вмешательства в патологический процесс, восстановления нормальной деятельности нервной системы и снижения инвалидизирующих последствий.


Список літератури

1. Сингаевский А.Б., Карнасевич Ю.А., Малых И.Ю. Причины летальных исходов при тяжелой сочетанной травме // Вестник хирургии им. И.И. Грекова. — 2002. — 2. — 62-65.
2. Шах Б.Н. Диагностика и коррекция нарушений гомеостаза у пострадавших с механическими шокогенными повреждениями в остром периоде травматической болезни: Автореф. дис… д-ра мед. наук. — СПб., 2006. — 42 с.
3. Багненко С.Ф., Шах Б.Н., Теплов В.М. Возможности коррекции гипоксических и реперфузионных повреждений у пострадавших с сочетанной шокогенной травмой в остром периоде травматической болезни // Тезисы докладов Всероссийской конференции «Реаниматология — наука о критических состояниях». — М., 2006. — С. 11-12.
4. Ганнушкина И.В. Иммунологические аспекты травмы и сосудистых поражений мозга. — М.: Медицина, 1994.
5. Gentleman S.M., Leclercq P.D., Moyes L. et al. Long-term intracerebral inflammatory response after traumatic brain injury // Forensic Sci Int. — 2004. — 146. — 97-104.
6. Wang X., Feuerstein G.Z. Role of immune and inflammatory mediators in CNS injury // Drug News Perspect. — 2000. — 13. — 133‑140.
7. Гайтур Е.И. Вторичные механизмы повреждения головного мозга при черепно-мозговой травме: Автореф. дис… д-ра мед. наук. — М., 1999.
8. Andrews P., Piper J. Secondary insults during intrahospital transport of head injured patients // Lancet. — 1990. — 335. — 327.
9. Козлов К.К., Лукач В.Н., Сасина С.Ю. и др. Некоторые особенности течения тяжелой сочетанной черепно-мозговой травмы // VIII Всероссийский съезд анестезиологов-реаниматологов.— Омск, 2002.
10. Лебедев В.В., Крылов В.В. Замечания к патогенезу ушибов мозга, возникающих по противоударному механизму, в остром периоде их развития // Вопр. нейрохир. — 1998. — 1. — 22-26.
11. Dorsch N.W., Zurinski Y. Post-traumatic vasospasm influences head injury outcome // Can. J. Neurol. Sci. — 1993. — 1. — 28.
12. Шанин В.Ю. Патофизиология критических состояний. — СПб.: ЭЛБИ-СПб., 2003. — 436.
13. Aguilar L. Psycometric analysis in children with mental retardation due to perinatal hypoxia treated with fibroblast growth factor (FGF) & showing improvement in mental development // J. Intellect. Disabil. Res. — 1993. — 37. — 507-520.
14. Kubo T. Brain-derived neurotrophic factor (BDNF) can prevent apoptosis of rat cerebellar granule neurons in culture // Devel. Brain Res. — 1995. — 85.
15. Петрищев Н.Н., Беркович О.А., Власов Т.Д. и др. Диагностическая ценность циркулирующих эндотелиальных клеток в крови // Клинич. лаб. диагностика. — 2001. — 1. — 50-52.
16. Dimmeler S., Hermann C., Zeiher A.M. Apoptosis of endothelial cells. Contribution to the pathophysiology of atherosclerosis? // Eur. Cytokine Netw. — 1998. — 9. — 697-698.
17. Жданов Г.Н., Герасимова М.М. Оценка роли аутоиммунной воспалительной реакции в патогенезе церебральной ишемии // Невролог. вестн. — 2003. — 3–4. — 13-17.
18. Скворцова В.И., Шерстнев В.В., Константинова Н.А. и др. Участие аутоиммунных механизмов в развитии ишемического повреждения головного мозга // Журн. неврологии и психиатрии им. С.С. Корсакова. — 2005. — 8. — 36-40.
19. Чехонин В.П., Гурина О.И., Рябухин И.А. и др. Иммуноферментный анализ нейронспецифической енолазы на основе моноклональных антител в оценке проницаемости гематоэнцефалического барьера при нервно-психических заболеваниях // Рос. психиатр. журн. — 2000. — 4. — 15-19.
20. Lamers K.J.B., van Engelen B.G.M., Gabreels F.J.M. et al. Cerebrospinal neuron-specific enolase, S-100 and myelin basic protein in neurological disorders // Acta Neurol. Scand. — 1995. — 92. — 247-251.
21. Missler U., Wiesmann M., Friedrich C. et al. S-100 protein and neuron-specific enolase concentrations in blood as indicators of infarction volume and prognosis in acute ischemic stroke // Stroke. — 1997. — 28. — 1956-1960.
22. Шумахер Г.И., Воробьева Е.Н., Нечунаева Е.В. и др. Роль дисфункции эндотелия в запуске иммунопатологических реакций при хронической ишемии головного мозга // Бюл. сибирской медицины. — 2008. — 5. — 214-219.
23. Крижановский Г.Н. Общая патофизиология нервной системы. — М., 1997. — 349 с.
24. Lewin G.R., Barde Y.A. // Annu. Rev. Neurosci. — 1996. — 19. — 289-317.
25. Davies A.M. // Nature. —1994. — 368. — 193-194.
26. Chen S.C., Soares H.D., Morgan J.J. // Adv Neurol. — 1996. — 71. — 433-450.
27. Гурина О.И. Клинико-иммунохимическая оценка нарушений функций гематоэнцефалического барьера у недоношенных детей с перинатальными поражениями ЦНС: Автореф. дис… канд. мед. наук. — М., 1996.
28. Moore B.W. A soluble protein characteristic of the nervous system // Biochem Biophys Res Commun. — 1965. — 19. — 739-744.
29. Zimmer D.B., Cornwall E.H., Landar A. et al. The S100 protein family: history, function, and expression // Brain Res Bull. — 1995. — 37. — 417-429.
30. Donato R. S-100: A multigenic family of calcium-modulated proteins of the EF-hand type with intracellular and extracellular functional roles // Int. J. Biochem. Cell Biol. — 2001. — 33. — 637-668.
31. Schafer B.W., Heizmann C.W. Ca2+-binding S100 proteins in the central nervous system // Neurochem Res. — 1999. — 24. — 1097-1100.
32. Petzold A., Green A.J., Keir G. et al. Role of serum S100B as an early predictor of high intracranial pressure and mortality in brain injury: a pilot study // Crit. Care Med. — 2002. — 30. — 2705-2710.
33. Raabe A., Cornelia G., Sorge O. et al. Serum of S-100 protein in severe head injury // Neurosurgery. — 1999. — 45. — 477-483.
34. Raabe A., Grolms C., Seifert V. Serum markers of brain damage and outcome prediction after severe head injury // Br. J. Neurosurg. — 1999. — 13. — 56-59.
35. Ingebrigtsen T., Waterloo K., Jacobsen E.A. et al. Traumatic brain damage in minor head injury: relation of serum S100 protein measurements to magnetic resonance imaging and neurobehavioral outcome // Neurosurgery. — 1999. — 45. — 468-476.
36. Mussack T., Biberthaler P., Kanz K.G. Serum S-100B and interleukin-8 as predictive markers for comparative neurologic outcome analysis of patients after cardiac arrest and severe traumatic brain injury // Crit. Care Med. — 2002. — 30. — 12. — 2669-2674.
37. Bottiger B.W., Mobes S., Glatzer R. et al. Astroglial protein S-100 is an early and sensitive marker of hypoxic brain damage and outcome after cardiac arrest in humans // Circulation. — 2001. — 103. — 2694-2698.
38. Mussack T., Biberthaler P., Kanz K.G. et al. Immediate S100B and neuron-specific enolase plasma measurements or rapid evaluation of primary brain damage in alcoholintoxicated, minor head-injured patients // Shock. — 2002. — 18. — 395-400.
39. Shaaban M. Serum protein S100 as a marker of cerebral damage during cardiac surgery // British J. Anaesthesia. — 2000. — 85. — 2. — 287-298.
40. Wiesmann M., Missler U., Hagenstrom H. et al. S-100 protein plasma levels after aneurismal subarachnoid haemorrhage // Acta Neurochir. (Wien). — 1997. — 139. — 1155-1160.
41. Pelinka L.E., Bahrami S., Szalay L. et al. Hemorrhagic shock induces an S100B increase associated with shock severity // Shock. — 2003. — 19. — 422-426.
42. Pelinka L.E., Szalay L., Jafarmadar M. et al. Circulated S100B is increased after bilateral femur fracture without brain injury in the rat // Br. J. Anaesth. — 2003. — 91. — 595-597.
43. Pelinka L.E., Toegel E., Mauritz W. et al. Serum S 100 B: A Marker of Brain Damage in Traumatic Brain Injury with and without Multiple Trauma // Shock. — 2003. — 19(3). — 195-200.
44. Biberthaler P., Linsenmeier U., Pfeife, K.-J. et al. Serum S-100B Concentration Provides Additional Information Fot the Indication of Computed Tomography in Patients After Minor Head Injury: A Prospective Multicenter Study // Shock. — 2006. — 25(5). — 446-453.
45. Hayakata T., Shiozaki T., Tasaki O. et al. Changes in CSF S100b and Cytokine Concentrations in Early-Phase Severe Traumatic // Brain Injury Shock. — 2004. — 22(2). — 102-107.
46. Mangers P.J. Neuron specific enolase, a clinically useful marker for neurons and neuroendocrine cells // Annu Rev Neurosci. — 1987. — 10. — 269-295.
47. Woertgen Ch., Rothoerl R.D., Holzschuh M. et al. Comparison of serial S-100 and NSE serum measurements after severe head injury // Acta Neurochir (Wien). — 1997. — 139. — 1161-1165.
48. Martens P., Raabe A., Johnsson P. Serum S-100 and Neuron-specific enolase for prediction of regaining consciousness after global cerebral ischemia // Stroke. — 1998. — 29. — 2363-2366.
49. Georgiadis D., Berger A., Kowatchev E. et al. Predictive value of S-100 and neuron specific enolase serum levels for adverse neurologic outcome after cardiac surgery // J. Thorac. Cardiovasc. Surg. — 2000. — 119. — 138-147.
50. Wunderlich M.T., Ebert A.D., Kratz T. et al. Early neurobehavioral outcome after stroke is related to release of neurobiochemical markers of brain damage // Stroke. — 1999. — 30. — 1190-1195.
51. Rosen H., Stibrant Sunnerhagen K., Herlitz J. et al. Serum levels of the brain-derived proteins S-100 and NSE predict long-term outcome after cardiac arrest // Resuscitation. — 2001. — 49. — 183-191.
52. Weigand M.A., Volkmann M., Schmidt H. et al. Neuron-specific enolase as a marker of fatal outcome in patients with severe sepsis and septic shock // Anesthesiology. — 2000. — 92. — 905-907.
53. Moreno R., Vincent J.L., Matos R. et al. The use of the maximum SOFA score to quantify organ dysfunction/failure in intensive care: Results of a prospective, multicenter study // Intensive Care Med. — 1999. — 25. — 686-696.
54. Bleck T.P., Smith M.C., Pierre-Louis S.J. et al. Neurologic complications of critical medical illness // Crit. Care Med. — 1993. — 21. — 98-103.
55. Eidelman L.A., Putterman D., Putterman C. et al: The spectrum of septic encephalopathy: Definitions, etiologies and mortalities // JAMA. — 1996. — 275. — 470-473.
56. Charalambos A.G., Lekkou A., Papageorgiou O. et al. Clinical prognostic markers in patients with severe sepsis: A prospective analysis of 139 consecutive patients // J. Infect. — 2003. — 47. — 300-306.
57. Young G.B. Septic encephalopathy // Yearbook of Intensive Care and Emergency Medicine / Ed. by J.L. Vincent. — New York: Springer, 2002. — 748-753.
58. Marshall J.C., Cook D.J., Christou N.V. et al. Multiple Organ Dysfunction Score: A reliable descriptor of a complex clinical outcome // Crit. Care Med. — 1995. — 23. — 1638-1652.
59. Nguyen D.N., Spapen H., Fuhong S. et al. Elevated serum levels of S-100b protein and neuron-specific enolase are associated with brain injury in patients with severe sepsis and septic shock // Crit. Care Med. — 2006. — 34. — 7. — 1967-1974.
60. Routsi C., Stamataki E., Nanas S. et al. Increased levels of serum s100b protein in critically ill patients without brain injury // J. Shock. — 2006. — 26. — 1. — 20-24. 


Повернутися до номеру