"News of medicine and pharmacy" №11 (698), 2019

Надо мной много лет колуном-топором

Груз нелёгкий нетронутой темы.

Эта тема бикфордовым длинным шнуром

Подбиралась к заряду поэмы.

От неё, непосильной, увиливал так,

Что порой было горько и стыдно.

Но попробуй сложи гимн о чистых руках,

Если рук этих чистых не видно.

Я на фронте о чистых руках тосковал.

Лоб в тавоте, в газойле колени, —

В сон, порою, валился, как в смерть, наповал,

Не мечтая о мыле и пене.

Чистота!

Только даже во время еды

Мы о ней вспоминали едва ли.

Временами дрожали над каплей воды,

А порой над секундой дрожали.

И шутили солдаты, мол, грязь — не беда,

Вымыть руки не худо оно бы,

Но важнее, что есть у солдата еда,

А от грязи подохнут микробы.

Невзначай я копнул неприятный завал,

И немедля возникла дилемма.

Было, было — еду иногда воровал…

С чистотой согласуется тема?

Не в запас воровал боевой лейтенант —

Чтобы только не сдохнуть до боя.

А в тылу прибирал всё к рукам интендант,

Смелый на руку, знал, как присвоить.

Он с быка получать умудрялся отёл,

Он ворочал едой и вещами.

И руками в перчатках влезал он в котёл

С водянисто-солдатскими щами.

В штабе закусь и водка — широкой рекой.

И «герою» с расплывшейся мордой

Полупьяный начальник нечистой рукой

Императорски жалует орден.

Приписали ему моё место в бою,

Подчинённых моих достиженья…

И опять своровали награду мою,

Соблюдая закон сохраненья.

Не страшились большого начальства пинка

Под прикрытьем взаимной поруки.

Хоть рука руку моет, но наверняка

Оставались нечистыми руки.

Грязь нетрудно заметить на чистом полу.

Но останешься в схватке с фашистом

Чист в окопной грязи. Ну а тех, кто в тылу,

Как разделишь на чистых-нечистых?

Я не знаю, как выжил в смертельном бою.

Помню лишь госпитальные муки.

Перебитые руки в крови и в гною.

Разве это не чистые руки?

Было ясно на фронте: кто свой, кто не свой.

Было ясно, где чисто, где грязно.

А в гражданском житье я ходил, как слепой,

Подвергаясь нечистым соблазнам.

Совершали мы в баню повзводно бросок,

Я смывал с себя грязи избыток.

Дурно пахнущий ржавого мыла брусок

Был нам дорог, как золота слиток.

Этим мылом мы мылись во время войны

И сейчас, в первый год невоенный.

Туалетное мыло! Мы были вольны

Только грезить о нём, незабвенном.

Как-то в частную лавку втащил меня друг.

Цены дикие в лавке. Но было

Бакалейных товаров обилье. И вдруг,

Как мираж — туалетное мыло.

Положил на прилавок пахучий пакет

Сам хозяин, предельно учтивый.

Но увидел я вдруг: «Reine judische Fet»*

На обёртке блестящей, красивой.

Онемел. Задохнулся. Проклятья и мат

Изрыгал я, от боли зверея.

Где-то в Пруссии мне показал наш комбат

Абажуры из кожи евреев.

Но, громя эту лавку, был верен себе:

Я, воспитанник подлой науки,

Не пошёл, не донёс, как учили, в ГБ,

Не запачкал стукачеством руки.

Юдофобская банда нагрянула в зал,

Разрастался конфликт постепенно.

Мой знакомый был рядом. Он видел, он знал,

Что я в драку ввяжусь непременно.

Джентльменством своим окруженье пленя,

Слыл он в части морали красавцем.

Рук решил не марать. И оставил меня

Одного против банды мерзавцев.

Со студенческих лет, как священный обряд,

Медицинских законов зачаток:

В анатомке с перчаток смывал трупный яд,

А потом руки мыл без перчаток.

Редко сытый студент, фронтовую влача

Гимнастёрку в заплатах, и брюки,

Восходил постепенно к высотам врача,

Сохраняя в стерильности руки.

Светлый образ целителя, образ врача —

Ярче титульных великолепий.

Из библейских времён к нам пришёл Элиша,

Из красивой легенды — Асклепий.

Летописцы, владыки, века не сотрут

Врачевателей славу бессмертных,

Кто больным отдавал ум, уменье и труд,

И себя — как последнюю жертву.

Мозг и сердце настроить на их частоту!

Ну а руки?

Усвоил я чётко:

Невозможно добиться, создать чистоту

Только спиртом, и мылом, и щёткой.

Эти руки врача! Щуп найдите другой.

Кто способен и снова, и снова

Сострадающей и осторожной рукой

Осязать ощущенья больного?

Пусть известно, что врач бескорыстен и свят, —

Как без денег прожить человеку?

Только грустно, что деньги порою грязнят

Даже без прикасания к чеку.

Но чего бы и как не затронули вдруг,

Повторяется истина вечно:

Экскременты больного не пачкают рук,

Если совесть врача безупречна.

Клевету на меня друг, услышав, застыл…

Оглушили его эти звуки,

Он смолчал малодушно… Он руки умыл,

Только стали ли чистыми руки?

Чистота… Как и прежде, тоскую о ней.

Что есть проще простой этой штуки?

Но пойди, подсчитай, сколько раз, сколько дней

Пожимали мы чистые руки?

Не по мне эта тема.

Умерил размах.

Говорил про дела, про усталость,

Подбираясь к стихам.

И о чистых руках

Не сумел написать, как мечталось…

За ранения, за искажённую плоть,

За лишенья, потери, разлуки

До конца моих дней помоги мне, Господь,

Пожимать только чистые руки!

04–09.04.1994 г.