Газета «Новости медицины и фармации» №3 (715), 2020

Гражданская биография 

Виктора Некрасова парадоксальна.

Вурдалак Иосиф Сталин наградил его

премией.Сумасброд Никита Хрущев

выгнал из партии. Заурядный Брежнев

выдворил из СССР. Чем либеральнее

вождь, тем Некрасову больше доставалось.

Сергей Довлатов

 

Два года назад вышла в свет книга писателя и публициста Юрия Виленского «Виктор Некрасов. Портрет жизни» — биографический труд о скромнейшем и в то же время героическом киевлянине, ставшем легендой. Ныне автор этой первой книги опубликовал новое издание на украинском языке под названием «Портрет життя». Издатель двух этих примечательных книг — «Дух і літера. Київ».

Я знаком с автором еще со времен студенческих лет, которые прошли в стенах общей нашей Alma mater — Киевского медицинского института. Здесь будущий врач Юрий Виленский активно участвовал в создании и деятельности институтского литературного клуба «Крокодил в халате». Широко известно, что из этого студенческого сатирического объединения вышли известные личности, сочетавшие в своей жизни две ипостаси — медицину и литературное творчество. Среди них Юрий Щербак, Виталий Коротич, Юрий Шанин, Гелий Аронов, Леонид Термин, Виктор Шефтель, Анатолий Зарицкий. Они, как и Юрий Виленский, достойно продолжили традиции тысяч своих именитых предшественников — выходцев из стен родного института. Напомню имена неповторимого Михаила Булгакова — писателя и врача, Веры Гедройц — одной из первых женщин-хирургов, Валериана Захаржевского — медика и литератора, а также клиницистов более поздних лет: Павла Бейлина, Ефрема Лихтенштейна, Николая Амосова, Анатолия Радзиховского. Кстати, о всех о них Юрий Виленский, ставший активным популяризатором киевских интеллектуалов, писал в своих публикациях. О ком только не читали мы в его книгах, статьях, очерках, эссе на протяжении минувших десятилетий! Кроме отмеченных выше, напомню имена таких великих, как Николай Дмитриевич Стражеско, Макс Моисеевич Губергриц, Вадим Николаевич Иванов, Борис и Никита Маньковские, крупных украинских хирургов Михаила Исидоровича Коломийченко, Василия Дмитриевича Братуся, Николая Борисовича Ситковского. Из представителей других клинических специальностей назову психиатра Якова Павловича Фрумкина, судебного медика Юрия Сергеевича Сапожникова, отоларингологов Якова Александровича Шварцберга, Алексея Исидоровича Коломийченко, Ивана Аксентьевича Курилина, биохимика Кузьму Никитича Веремеенко. Особое место заняли в публикациях Юрия Виленского представители общественной медицины, известные киевские гигиенисты Лев Медведь, Денис Калюжный, Юрий Кундиев, Евгений Гончарук. Список киевлян, о которых писал Ю. Виленский, кстати, нередко и с автором настоящих заметок, можно было бы продолжить. Здесь оправданным мне представляется напомнить читателю лаконичное и точное высказывание Фрэнсиса Бэкона: «Память — это история». Мы часто обсуждали это суждение в публичных беседах и дискуссиях и оказались единомышленниками: наши предшественники и современники, которым мы обязаны признательностью и уважением за их деяния на благо Отечества, должны сохраняться в исторической памяти поколений. Сделать, чтобы было именно так, — наш общественный долг.

В заключение хотел бы остановиться еще на двух обстоятельствах, характеризующих разностороннюю творческую деятельность Виленского. Первое — он знаток украинской истории, особенно родного Киева. Некоторые даже присвоили ему негласное общественное звание «киевлянин-справочник». Подобно одному из такого же рода наших коллег — доктору наук из Института геронтологии Нестору Веркратскому (он, увы, уже ушел из жизни), Юрий Виленский помнит и безошибочно проясняет при необходимости вопросы как о знаковых киевских событиях, так и о повседневных житейских делах обитателей нашей столицы, их особенностях, нравах и быте. И второе. Мое повествование о друге Юрии оказалось бы неполным, если бы я ничего не сказал о том, что практически для каждого из нынешних периодических изданий он является желанным автором. Более того. Со многими журналистами — сотрудниками этих изданий он поддерживает постоянные творческие контакты, прислушивается к их профессиональным советам. Помнится мне наше совместное обсуждение книги главного редактора газеты «Здоров’я України» Эльвиры Сабадаш «Приглашение к разговору». Ее автор была одним из инициаторов создания в печати рубрики «Медицина ХХ столетия», посвященной жизни и деятельности известных украинских медиков. Именно они и стали героями книги Э. Сабадаш, привлекшей общее наше внимание. Весьма уважительно относится Ю. Виленский к публицисту газеты «День», с которой он сотрудничает, Анне Шеремет, к заслуженной журналистке Украины Лидии Суржик из еженедельника «Зеркало недели», к журналистке Елене Вавиловой из газеты «2000», к главному редактору «Новостей медицины и фармации» Татьяне Брандис. В многолетней дружбе состоит Ю. Виленский с известным столичным обозревателем, писателем и публицистом Валерием Дружбинским и его женой — прекрасной поэтессой Наталией Филипповой. Тесная дружба долгие годы связывает его с упомянутым выше Юрием Щербаком. Подобные творческие контакты, особенно в наше непростое, даже скептическое время (если воспользоваться давней терминологией Николая Пирогова из «Дневника старого врача»), многого стоят. Полагаю, что о публицистах-киевоведах, заслуживающих почитания родного города, еще будет написано немало. А пока ограничусь призывом придать соответствующий статус Почетного киевлянина многим из названных в этих заметках. В числе их, разумеется, один из наиболее достойных — Юрий Григорьевич Виленский, одаривший нас сегодня новой впечатляющей книгой о легендарном киевлянине. Это почетное звание он давно заслужил.

Вспомним еще одно высказывание мудрого Фрэнсиса Бэкона: «Мы должны сохранять память не об одних только деяниях людей, но и об их словах».

На этом, пожалуй, настоящие заметки можно было бы завершить. Но, признаюсь, преобладает желание поделиться с читателем, хотя бы и коротко, впечатлениями еще об одной книге Юрия Виленского, также недавно вышедшей в свет. Речь идет о мемуарном повествовании, посвященном непростой, в сущности драматической, судьбе его семьи. Оправданно вновь вспомнить пироговский «Дневник старого врача», в котором можно прочитать: «… издавна принято узнавать о других через других. Мало охотников писать свои автобиографии. Одним целую жизнь народа; другим вовсе не интересно, а иногда и зазорно оглядеться на свою жизнь, не хочется вспоминать прошлого; иные — и из самых мыслящих — полагают, что после действительно писать о себе нечего: все будет передано другими; многих удерживают страх и разного рода соображения. Разумеется, в наше скептическое время доверие к открытой исповеди еще более утратилось». Добавлю от себя: определение «скептическое» отражает в известной мере также нынешний этап нашего столь непростого общественного развития. Биографическая книга Юрия Виленского, думается мне, как раз пример истинно исповедального, сугубо личностного повествования и в то же время примечательное взволнованное свидетельство неспокойного и неоднозначного времени. Озаглавлю эти заключительные страницы словами из названия книги, о которой сейчас пойдет речь. Итак…

Основные мотивы этого документального свода автор вынашивал в себе долгие годы. Дело в том, что он принадлежит к числу непосредственных свидетелей актов «большого террора» в стране, причем с малых лет. Когда в апреле 1938 года непоправимые трагические события коснулись его семьи, ему шел лишь седьмой год.

В одну из весенних ночей «с ордером на арест и обыск Григория Виленского» порученец НКВД с конвоем и понятым вторгся в их комнату на пятом этаже дворового флигеля № 32 центральной киевской улицы, называемой тогда именем Ленина. Странным образом пришедшие по некой милости все же не тронули спящего мальчика, и ужасной сцены обыска и ареста отца он, к счастью, не увидел. Проснувшись в разгромленной после обыска и ставшей неузнаваемой мрачной квартире, поначалу он ничего не понял. Мама нашла силы ему сказать, что папа, мол, неожиданно уехал в длительную служебную командировку.

Конечно же, будущий автор книги, о которой идет речь, не осознавал, что, по тогдашней терминологии, стал отныне «членом семьи изменника Родины». Зловещая формулировка непредвиденной эпохи. Но мама его, Елизавета Гологорская, на второй же день это ощутила. На собрании в тресте «Украинлес», где она работала экономистом, ее исключили из комсомола, в котором она еще числилась, — за потерю бдительности к «врагу народа». Надо было спасаться. Мать и сына приютил дядя — земский врач Наум Яковлевич Гологорский, стоматолог в далеком Угличе на Волге.

Мальчик пошел в детский сад, а мать устроилась на новую работу. В ноябре того же года им пришло письмо из Киева от бабушки с вложенным маленьким листочком. Это была записка, которую отцу, недавнему рабочему на обувной фабрике, удалось выбросить на рельсы из арестантского товарного поезда. На листочке значилось: «Получил восемь лет, везут на север». Записку вблизи Купянска подобрал и переслал по обозначенному киевскому адресу неведомый путевой обходчик, по сути, самаритянин, если обратиться к Библии. Своих данных он не сообщил, просто купил конверт и отправил печальное сообщение в Киев. В этот вечер юный Юра узнал, что произошло на самом деле. И тайну эту нес в себе годы и годы. В 1941-м маленькая осиротевшая семья эвакуировалась из-под Киева в Уфу. Бабий Яр их миновал. Виленский-младший после школы и Киевского медицинского института стал врачом-фтизиатром. На фоне перенесенной им в начале пятидесятых годов тяжелой формы туберкулеза в нем проявился дар журналиста и историка — вторая ипостась, о которой речь шла выше.

Разумеется, Юрию пришлось быть участником и дальнейших личностных событий. Отец попал на Колыму, на тяжелые работы по добыче золота, потерял восемь пальцев на руках. Затем вместе с иными заключенными-инвалидами был переправлен в один из лагерей Кемеровской области. К слову, когда вновь прибывших «зеков» вели по лагерю, его, уже почти обессилевшего, ибо пайка Виленский был лишен, узнал бывший сокамерник по тюрьме на Лукьяновке Петр Белинский, устроившийся здесь фельдшером. Он уговорил начальство взять Виленского раздатчиком белья в лагерной бане. В 1946 году предписанный срок заключения завершился. Спустя полгода Григория Виленского освободили, и он нелегально вернулся в Киев. Пробыл там примерно месяц, а затем уехал в Уфу, где его снова начали разыскивать. Всех бывших «политических» органы НКВД вознамерились сослать надолго на крайние северные просторы. Всю эту историю Юрий знал, принимал в ней прямое участие. Спустя восемь лет после разлуки он пришел в квартиру отца, жившего по новому адресу в Киеве на Подоле. Уже в наши дни Юрию была предоставлена возможность ознакомиться с «делом» отца, протоколами допросов, данными о доносах, приговоре, вынесенном заочно Особым совещанием НКВД за «контрреволюционную троцкистскую деятельность».

Все эти сведения, а в папке «дела» содержалось 260 вложений, и легли в основу размышлений и воспоминаний Юрия Виленского. Перед нами как бы локальное исследование, но, по сути дела, оно звучит как рассказ на основе строгих реальных фактов минувшего. Поскольку автору дано достаточно образное перо, он живописал в своих книгах, как литератор-летописец и историк, произведения которого заняли одно из заметных мест в украинской журналистике.

В заключение особо отмечу, что и в этой книге Юрий Виленский с волнением, сопереживанием и истинным благородным почитанием пишет о своих друзьях, коллегах, единомышленниках. Здесь в отдельных разделах мы вновь благодаря ему встречаемся и вспоминаем тех же видных киевлян — Николая Амосова, Алексея Шалимова, Льва Медведя, Василия Братуся, Елену Лукьянову, Александра Грандо, других известных медиков, с которыми непосредственно общался и сотрудничал Юрий Григорьевич. В этой же книге он вновь обращается к жизни и деятельности незабываемых Михаила Булгакова и Виктора Некрасова. С трепетом пишет в главе «Любовь и разлука» о своей единственной, незаменимой, любимой жене Светлане. Вот его запись об их памятном знакомстве: «1961 год, август, борт теплохода “Адмирал Нахимов”. Туристические путевки вдруг сводят нас вечером в начале рейса за одним столиком в корабельном ресторане. И как-то сразу же тихо и провидчески всплывают взаимные чувства. Может, это и был момент истины…» И в другом месте, где он повествует о ее поэтических сочинениях: «Вот строфы одного из стихотворений Ланочки, моего ангела, светоча, счастья:

 

Хороших людей не теряйте,

Когда разлучает судьба,

Почаще о них вспоминайте

И будьте верны им всегда.

 

Как в древние дни иудеи

Завет заключали в крови,

Разрезав в запястии вены,

Пред Богом клялися они

 

Друг другу щитом и опорой

До самой до смерти служить

И все оскорбленья, обиды

Суметь и простить, и забыть.

 

Пошли, промелькнули столетья,

И странны нам те письмена.

Друзей мы легко забываем —

Иные, увы, времена.

 

Но Бог Иегова все тот же,

И дал он нам новый завет:

Лишь только любовь побеждает,

Дает нам и радость, и свет…»

 

Вот такие строфы были написаны Светланой перед вечной разлукой с любимым Юрием. Согласимся с героем очерка и автором книги, в которой доверительно сказано: «Быть может, и в данном смысле, в данной плоскости мои воспоминания, моя ретроспектива в таких поразительных пересечениях в чем-то неповторимы… Так или иначе, в этих строках как бы ксероксом времен и эпох скопируются, в их нетленности, факты и иллюзии трудных десятилетий двадцатого века с их потоком в век нынешний. Конечно же, перед вами лишь личностный их срез, и все-таки (в силу описываемого) и общественный снимок».

Действительно, вот так это было…

И.М. Трахтенберг, академик

НАМН Украины,

член-корреспондент НАН Украины,

д.м.н., профессор